Поводы для отказа от использования цифровых технологий бывают разные. В этом уроке мы обсудим основные причины отказа от соцсетей. Ади Кунцман взяла интервью у исследовательницы Лоры Портвуд-Стэйсер по мотивам работ Лоры о дискурсах цифрового отказа. В дополнение к интервью обратите внимание на статьи Лоры. У неё одна более академическая статья сразу про всё и три более публицистические статьи про каждый из дискурсов в отдельности. В них Лора выделяет три основных дискурса об отказе от соцсетей — это дискурс о зависимости, дискурс об эстетике и дискурс об аскетизме и самоконтроле.
Лора Портвуд-Стэйсер о дискурсах отказа от социальных сетей
три способа отказаться от медиа
Ади:
Привет, Лора!
Огромное спасибо, что согласилась.
В процессе твоей работы сейчас и тогда, когда ты делала исследование, какие дискурсы отказа от соцсетей встречались чаще всего?
Лора:
Мои эссе — своего рода ответвление от моего исследования, опубликованного в журнале New Media and Society. Исследование было посвящено практикам отказа от медиа как способу социального самоопределению. С помощью такого отказа люди пытались как бы отделить себя от других. Я поговорила со многими людьми, которые никогда не пользовались фейсбуком, удалились из фейсбука, или идентифицировали себя как порвавших отношения с ним. Потом я прочитала много новостей, статей, авторских колонок и блогов, в которых это обсуждалось. И написала статью.

Меня интересовал политический потенциал этого недовольства. Когда люди говорят: «Все, я удаляюсь из фейсбука», или «Фейсбук мне противен», что они на самом деле хотят сказать? Они имеют ввиду сам фейсбук или то, как он влияет на их жизнь? Поэтому я написала ту статью.

Но затем, когда я кодировала интервью и всё, что прочитала, я заметила много других тем. Так и появились эти эссе. Так я обратила внимание на тему «зависимости» — многие описывали фейсбук и другие соцсети, да и вообще интернет, как источник зависимости. Они говорили что-то вроде: «Я не хочу, чтобы что-то имело надо мной такую власть. Откажусь от всего и разорву порочный круг зависимости».

Ещё я рассмотрела то, что я называю «аскетизмом» — когда люди пытаются доказать сами себе, что могут себя контролировать. Это необязательно связано с зависимостью, скорее так: «Я могу сам влиять на то, кто я есть, и я не хочу быть кем-то, кто все время сидит
в соцсетях». Я очень часто встречала такие фразы в блогах и статьях.

А третье эссе посвящено эстетике. Это слово я использовала, чтобы описать явление, когда людям просто не нравятся некоторые платформы. Им не нравятся посты, которые на них публикуют, не нравится интерфейс, просто чувство отвращения и неприятия, за которым необязательно стоит нечто рациональное.

И ещё кое-что, о чём не говорится в моих эссе — я также заметила межличностные причины отказа от соцсетей типа фейсбука. Например, я говорила с людьми, которые пережили разрыв отношений. Им было невыносимо видеть своих бывших в соцсетях, а общие друзья только напоминали им о бывших возлюбленных. Или они поругались с членами семьи, или не могли спокойно смотреть на фотографии родственницы с её бойфрендом-абьюзером. Поэтому они решали просто уйти от этой ситуации.

Об этом я почти не писала, потому что это психологическая или личностная причина, а я скорее занимаюсь исследованиями культуры. Но возможно, это одна из главных причин, почему люди удаляются из соцсетей. Не знаю, можно ли назвать это «отказом». Для меня в «отказе» есть политическая коннотация, некое высказывание, способ провести черту, а не ситуативное решение.
не просто удаление
Ади:
Мне показалось, что в своём рассказе ты всё время разделяешь два явления. Первое — это «удаление», a второе — «отказ». Так в какой же момент «удаление» превращается в «отказ»?
Лора:
Чтобы обозначить эту разницу я использую концепцию перформативности, потому что для меня «отказ» — это, как я и сказала, больше высказывание, занятие определенной позиции. Люди как бы говорят: «Вот мое отношение к этому, это важная позиция, и своим отказом я ее выражаю». «Удаление» — это в основном удаление профиля или выход из сети просто для себя, когда тебе всё равно, узнают ли об этом другие.
Ади:
То есть если это делается публично, то это «отказ»? То есть суть в том, что это делается напоказ? А важно ли, что происходит после такого действия? Или суть в том, как это делается? То есть есть перформативность поступка, и есть эффект или политическое влияние, и это мы называем «отказом»?
Лора:
Да, думаю, на подсознательном уровне и на культурном уровне важно,
что происходит после удаления, потому что теория перформативности основана на действии слов. Поэтому да, очень важно, какой эффект производит такое действие. Мне кажется, люди не всегда продумывают всё настолько наперед. Представьте, что вам не нравится бренд — например, кроссовки Nike — не нравится просто потому что вам они
не идут, жмут, или почему-то еще. Но это не то же самое, что бойкотировать Nike, если вы против их кадровой политики. Бойкот может быть успешным, только если есть координация, если за ним стоит коммуникационная кампания. Точно так же «отказ» отличается от простого «удаления».
новые дискурсы
Ади:
Хорошо, все понятно. Давай теперь вернемся к причинам и мотивациям «отказа». Я собиралась спросить тебя о них, но ты в целом их уже обозначила. После публикации исследования прошло уже несколько лет, заметила ли ты с тех пор какие-либо изменения этих дискурсов?
Лора:
Я не так хорошо следила за ними после того как провела то исследование. Но в прошлом году я немного изучала новую тему, которая начала проявляться — это отказ от соцсетей как забота о себе. Мне кажется, это отличается от тех причин, которые я рассматривала в своей работе. Потому что сейчас стало очевидней, насколько глубоко соцсети проникли в нашу повседневную жизнь и психику. И мне стало интересно, как после трагических или тяжелых событий люди решают, что единственный способ не травмировать себя — это удалиться или отключиться от соцсетей. Отчасти люди делают это публично, что, как мне кажется, пересекается
с мои пониманием «отказа».

Я заинтересовалась этим вопросом после выборов 2016 г., когда многие решили, что просто больше не выдержат того, что происходит в их новостной ленте, и надо выбираться. Не только те, кого огорчили итоги выборов, но и те, кто просто не мог вынести этого напряжения. После выборов американцы разбились на два лагеря. Но я это не исследовала,
я занималась реакцией на стрельбу полиции США по афроамериканцам. Мне кажется, среди афроамериканцев есть такой дискурс: «Я больше
не могу каждый день видеть это в ленте». Полицейская стрельба или стрельба в школах, все эти события, которые настолько взорвали соцсети, что люди просто не могут снова и снова это видеть. И этот дискурс становится все более заметным, и я думаю, это интересно, потому что это говорит о том, зачем нам соцсети. Хотим ли мы там видеть сенсации? Хотим ли постоянно узнавать об этих событиях? Думаю, многие используют соцсети не для этого.

Дискурс обособления, который интересовал меня изначально… Не знаю, насколько он заметен сегодня. Думаю, люди до сих пор удаляются напоказ и говорят «Я удаляюсь, мне это не нужно». Но я думаю, что сегодня
столько людей недовольны соцсетями, что перформативный выход из профиля перестал быть актом обособления. Согласно исследованиям
Pew Research Center, кажется, 70% респондентов ушли из соцсетей
на время или насовсем. Так что сейчас это уже не делается, чтобы как бы сказать «Я особенный, я выше этого».

Да, и пожалуй, мне стоило отметить еще один дискурс, который сейчас намного заметней. Он про власть соцсетей, нашу частную жизнь и постоянный надзор.

Неделю назад этот дискурс не был настолько заметен, как сейчас. А сейчас это уже кажется само собой разумеющимся. Но мне кажется, люди стали лучше понимать эту проблему, даже те, кого не интересует политика. Например, их пугает, как стала работать реклама. Вот вы сидите общаетесь с другом, рядом лежит смартфон. А потом вы видите рекламу товаров,
о которых говорили. Сейчас люди лучше понимают силу этих платформ.
Но некоторые всё же могут не согласиться и сказать: «Да ладно, вы думаете, они действительно манипулируют пользователями?» Так что да, есть такая тенденция, и она постепенно становится мэйнстримом.
Ади:
То есть можно сказать — мы кстати тоже это заметили — что это практически стало мэйнстримом, так? Но я хочу поговорить с тобой и о том, почему важно проводить этот анализ. Может, ты могла бы поподробней об этом рассказать? С одной стороны, ты сказала, что это важно, потому что это новое явление, все больше людей удаляются из соцсетей. Но после всего, что ты сказала cейчас, и особенно после истории с выборами, когда стало видно еще больше причин отказаться от соцсетей, считаешь ли ты, что такие исследования особенно актуальны?
Лора:
Я бы сказала, сейчас не так важно документировать, что происходит, как отследить политическое влияние этого понимания. Есть ли последствия этого понимания, или это просто частное неодобрение, личный протест. Мне кажется, полезно изучить причины, исследовать эти дискурсы, чтобы определить культурные ожидания, узнать, чего люди хотят от соцсетей, какой ответственностью хотят наделить эти платформы. Я думаю, это важный первый шаг, и важно также посмотреть, насколько влияет то, что думают люди и какие у них ожидания, учитывая, что корпорации настолько сильны, что им уже все равно, чего хотят люди. Но это, наверное, уже другое исследование.
почему это важно исследовать
Ади:
То есть можно сказать — мы кстати тоже это заметили — что это практически стало мэйнстримом, так? Но я хочу поговорить с тобой и о том, почему важно проводить этот анализ. Может, ты могла бы поподробней об этом рассказать? С одной стороны, ты сказала, что это важно, потому что это новое явление, все больше людей удаляются из соцсетей. Но после всего, что ты сказала cейчас, и особенно после истории с выборами, когда стало видно еще больше причин отказаться от соцсетей, считаешь ли ты, что такие исследования особенно актуальны?
Лора:
Я бы сказала, сейчас не так важно документировать, что происходит, как отследить политическое влияние этого понимания. Есть ли последствия этого понимания, или это просто частное неодобрение, личный протест. Мне кажется, полезно изучить причины, исследовать эти дискурсы, чтобы определить культурные ожидания, узнать, чего люди хотят от соцсетей, какой ответственностью хотят наделить эти платформы. Я думаю, это важный первый шаг, и важно также посмотреть, насколько влияет то, что думают люди и какие у них ожидания, учитывая, что корпорации настолько сильны, что им уже все равно, чего хотят люди. Но это, наверное, уже другое исследование.
как это исследовать
Ади:
Еще один вопрос по этой же теме — а затем поговорим о фейсбуке. Это касается того, над чем будут работать участники школы. Речь о методах. Расскажи, пожалуйста, о методах изучения этих дискурсов. Какой ты используешь подход, что и как анализируешь, на что обращаешь внимание?
Лора:
Сначала я провела своеобразный дискурс-анализ, то есть опросила около 20 людей, но тут важно учитывать, что можно узнать из интервью, а что нельзя. Когда я рецензирую чужие статьи, я всегда об этом говорю: когда вы опрашиваете людей про то, как и зачем они используют соцсети, вы не можете быть уверены, что эти люди на самом деле там делают. У вас есть только то, что они вам говорят — и меня интересовало именно это. Меня интересовало то, как люди формулировали это, как они это понимали, то есть я сосредоточилась на нарративах в широком смысле. Очень важно не принимать ответы людей во время интервью за объективную истину. Я так не делаю. Если вы хотите узнать что-то про их практики в соцсетях, нужно использовать несколько методов. Если вы хотите получить объективные данные об их привычках, вам понадобится и другая информация.

После интервью я извлекла данные и обратилась к бланку кодирования.
Я собрала все интервью и все статьи, которые я нашла через поиск и таргетированный поиск по ключевым словам, которые меня интересовали. Все статьи я распечатала и собрала в папку (потому что я старомодна). Я прошлась по ним и закодировала их. Я читала их и кодировала по темам. А затем я сделала таблицу. Туда я внесла все статьи и отметила главные темы. Я работала в Excel, там можно сортировать результаты. И у меня получилось 40 статей, в которых говорилось о «зависимости».

Так что я поняла, что это действительно большая тема. Так что мой метод состоял в том, чтобы обозначить темы и найти самые общие и заметные из них. Это, в свою очередь, привело меня к более крупным нарративам. То есть я не делала отдельно: этот человек сказал то-то, и мне показалось это интересным… Так, наверное, написали бы об этом журналисты. Многие статьи описывали интересные случаи, которые иллюстрировали явление. Но я хотела показать, как много людей говорят об этом… И говорят об этом похожим образом. Хотелось понять, что нам это говорит об их культурных ожиданиях.
почему фейсбук?
Ади:
Отлично! Замечательно. Последний вопрос будет немного по другой теме. Сейчас многие исследования посвящены удалению из соцсетей. И почти всегда соцсети приравниваются к фейсбуку — речь всегда именно о фейсбуке. Но из наших разговоров, в основном, с моими коллегами, стало понятно, что в России нет одной доминирующей соцсети. Когда мы говорим «соцсеть», мы можем имееть ввиду несколько разных социальных сетей. Люди используют их по-разному, могут распределять свою активность между ними. То есть у нас нет такой синонимичности между фейсбуком и онлайн-жизнью в целом. Мы на школе читаем статьи на английском языке о цифровом отказе, и речь всегда о фейсбуке.
Нам трудно представить такую сильную привязанность к фейсбуку.
Так что, во-первых, хотелось бы понять, почему удаление из фейсбука часто рассматривается как синоним цифрового отключения из интернета вообще. И другой момент — возможно, ты скажешь, что они связаны — эмоциональная привязанность пользователей к фейсбуку.
Какой у фейсбука социальный статус? Вот главный вопрос. Почему удалиться из фейсбука — то же самое что совсем уйти из цифровой жизни?
Лора:
Я думаю, частично это вопрос методологии. Конечно, справедливо критиковать исследования соцсетей, особенно те, которые проводились
в США, за утверждение, что фейсбук и соцсети — это одно и то же. Очень многое зависит от того, когда эти работы были опубликованы.
Доля фейсбука в США по сравнению с другими соцсетями огромна.
Но конечно, влияет и возраст исследователей. Сейчас многие исследования соцсетей посвящены инстаграму (который, конечно, принадлежит фейсбуку) и другим платформам.

Мне кажется, ландшафт соцсетей сейчас отличается от того, каким он был, когда я делала свое исследование. Но я не знаю… Может и нет. В общем,
я бы сказала, что это может быть проблемой, если вы хотите сказать,
что это одно и то же. Так нельзя сказать. Так что да, такая критика справедлива. Исследователям нужно просто осторожно. Например, мне был интересен этот дискурс. И наверное, я могла бы обратить внимание на другие соцсети, мобильные телефоны или, например, другую технологию… Но я выбрала фейсбук, потому что в то время он был настолько продвинутым и проник во все сферы.

Так что я решила исследовать именно его, ведь он привлекал больше всего внимания. И отказ от фейсбука вызвал бы самый большой резонанс. Кроме того, я исследовала только США и только англо-говорящий сегмент, что было методологическим ограничением. Я не говорю ни на каких языках, кроме английского. Так что в этом смысле мое исследование необъективно.
Ади:
На самом деле, я не хотела, чтобы это было критикой, а скорее хотела задать вопрос как наблюдатель из России. Почему в Европе и Америке это именно фейсбук? Наверное, в нашем случае можно провести какие-то параллели. Я частично согласна и частично несогласна, потому что мне кажется, что ранняя версия русской соцсети — это живой журнал, который есть во всем мире, но в России у него была особая история. Мне интересно не то, почему ты не рассматривала другие соцсети, а почему для американской аудитории так важен фейсбук. Потому что для американца цифровое отключение — это всегда про фейсбук.
Лора:
Очень хороший вопрос. Я могу быть необъективна — возможно, это касается только элиты —но мне кажется, в американской культуре фейсбук уже стал инфраструктурой. Дело не в том, на какой сайт люди заходят. Во многих отношениях речь об инфраструктуре, благодаря которой происходит социальная жизнь, даже больше, чем когда я делала свое исследование. Например, группа родителей учеников местной школы, скорее всего будет общаться через фейсбук.

Соответственно, привязанность для меня лично состоит в том, что если я удалюсь из фейсбука, я отрежу себе доступ к многим общественным отношениям, к профессиональным группам и родственникам. Ведь в фейсбуке сидят люди очень разного возраста. Здесь можно общаться со старшими членами семьи, которые не так хорошо разбираются в инстаграме или снэпчате и т. п. Даже не знаю, что используют более молодые, самые модные пользователи соцсетей, но фейсбук — это сейчас мейнстрим.

Это как с телефоном. Знаете, инфраструктура — это просто инструмент. Многие даже не видят в нём сайт, на который они заходят. В США так и говорят: быть в фейсбуке — значит быть социально подключенным. Отключиться от фейсбука для большинства означает превратиться в невидимку. Думаю, люди, которые находятся на уровень выше и умеют критически мыслить, видят в фейсбуке некое средство и понимают, что оно формирует способ общения и взаимодействия. И культура общения на фейсбуке особая. Но для многих, мне кажется, это просто общение. Суть в том, как мы это делаем.
Ади:
Как ты считаешь, разумно ли — хотя мы мы еще подумаем об этом с точки зрения методологии, в качестве рекомендации другим исследователям — искать что-то подобное в России или, например, где-то еще? То есть, вместо того, чтобы говорить, что фейсбук это фейсбук, заметный или нет, может, лучше посмотреть, какие платформы используются в России?
Лора:
Да, конечно. И необязательно платформы. Это может быть и технология. Мне кажется, даже сегодня можно провести подобное исследование о том, как смартфоны заменяют все, для чего нужен фейсбук. Потому что, на мой взгляд, фейсбук — это синоним всего, для чего люди используют смартфоны.
другие темы курса

март-май 2018

клуб любителей интернета и общества

курс про digital disengagement
авторы идеи: Полина Колозариди, Ади Кунцман, Аня Щетвина
тьюторы: Аня Паукова, Аня Щетвина
вёрстка и редактура: Маша Мурадова, Аня Щетвина
иллюстрации: Алиса Рангаева
щёлк-щёлк: Лёня Юлдашев