Продолжаем практическую тему: на этой неделе мы предлагаем вам поработать с кейсами. После исследования себя — обратить внимание на других. Какое тело представлено в интернете?

Мы предлагаем вам два варианта на выбор:

• тело в инстаграм
  
• тело в играх

В инстаграм и соцсетях в целом нам показалась ресурсной тема про одновременное существование разных, подчас противоречивых подходов: body fitness и body positive. Многочисленные примеры можно найти в русскоязычном инстаграме: #sekta, #бешенаясушка, #бодипозитив, etc. Какие тела показываются? Кем и каким образом эти тела обсуждаются? Но, конечно, можно этим не ограничиваться смотреть шире, по всему миру, и, конечно, и за пределами инстаграма, на других площадках и каналах. Несколько примеров для старта можно посмотреть здесь.

В играх может быть интересным вопрос того, как «работают» виртуальные тела. Как они воспринимаются и выбираются? Почему они именно такие - как они создаются? На профессиональных конференциях и ресурсах геймдевов последний вопрос поднимается с завидной регулярностью, и мы собрали небольшую подборку материалов про создание героев глазами тех, кто их создает.

В качестве инструментов можно еще раз посмотреть наш тьюториал по цифровой этнографии, а также учебник «звезды» этнографии виртуальных миров Т. Белсторфа и его команды. Поскольку непосредственно у нас в команде тоже есть эксперты в методологии и практике исследований, мы попросили Александра Широкова рассказать нам контроверзы, а Константин Ефимов обещал поделиться примерами этнографии и цифровой этнографии из своей многолетней практики на видео-чате в субботу.

Еще, мы просим вас подумать над вопросами этики. Пару строчек и ссылок на эту тему есть в тьюториале, а также в учебнике, но мы хотим поговорить вот о чем: после того, как мы потренировались на себе и понимаем, насколько чувствительной может быть каждая личная ситуация, как вы думаете, какие вопросы и принципы, формальные или нет, могут возникать в отношении исследования других?

Важно заметить, что есть несколько традиций понимания контроверз и способов их исследования. Та, о которой мы будем говорить сегодня, связана с исследованиями науки и технологий, Science and Technology Studies или, как их часто сокращают, STS. Другое важное замечание в отношении контроверз — лучше это слово не переводить. Если вы заглянете в словарь, то найдете такие переводы, как «разногласия», «спор», «дискуссия», «полемика» — все эти слова так или иначе охватывают некоторую специфику контроверз, но все же не полностью. К сожалению, в России пока не сложилось какого-то чёткого терминологического аппарата STS, чётких, устоявшихся переводов, и если мы откроем работы Бруно Латура, Джона Ло и некоторых других авторов, то мы можем обнаружить перевод контроверзы как спора, дискуссии или чего-то в этом роде. И это проблема, потому что в таком переводе это слово теряется.

Чтобы понять, как контроверзы стали предметом научного интереса, необходимо посмотреть на историю возникновения STS, которая, на мой взгляд, неразрывно связана с контроверзами. Есть как минимум два способа очерчивания границ STS как дисциплины: широкий, который выстроен по тематическому принципу — все, кто исследует науку и технологии, согласно этому подходу, занимаются STS. Есть узкий способ, который связан не столько с темой, сколько с некоторыми концепциями ряда авторов — я буду пользоваться именно этим, узким определением. Согласно ему, толчком к развитию STS была так называемая социология научного знания, в частности, её программа, представленная в работах Дэвида Блура.

Специфика её состоит в следующем: до этой программы большинство авторов полагали, что научное знание обладает определенным эпистемологическим статусом, и оно не может быть социально или вообще как-либо объяснено — научное знание просто есть. Блур где-то в середине 70-х формулирует собственную программу, которая переступает границу между научным и ненаучным знанием, и предполагает, что научное знание — это своего рода форма культуры, которую также можно каузально объяснить. Проблема в том, что, когда мы пытаемся это сделать, мы сталкиваемся с такой базовой для научного знания оппозицией, как истина и ложь. Исследователи до Блура указывали, что, например, можно объяснить какие-то ложные знания, какие-то ошибки, но истинные знания нельзя объяснить.

Параллельно с Коллинзом, такой же или схожий ход делают Бруно Латур и Стив Вулгар в своей работе «Лабораторная жизнь», вышедшей в 1979 году. Они говорят, что наука работает примерно следующим образом: до того, как у нас есть некоторый научный факт, есть равная вероятность произнесения любого высказывания, любое высказывание является возможным. Скажем, кто-то говорит, что тиротропин — это гормон, а другие говорят, тиротропин — это не гормон. До того, как написаны статьи, проведены эксперименты, эти высказывания одинаково бессмысленны в силу того, что они одинаково не обоснованы, но в научном процессе эти разные версии, так скажем, реальности нагружаются определенными аргументами, ресурсами вроде статей, экспериментов, выступлений на конференциях и тому подобного. Со временем возникает асимметрия, и нам уже довольно сложно произнести какое-то альтернативное высказывание. Был достигнут консенсус, ученые пришли к тому, что это гормон, допустим, и чтобы указать противоположное, нужно приложить громадные усилия.

В силу двух этих особенностей для контроверз характерен высокий уровень неопределенности. Мы не знаем, кто прав, а кто ошибется. В дальнейшем эти ситуации неопределенности, когда сама реальность некоторого объекта оказывается под вопросом, стали стратегической точкой исследования STS. Хотя сам метод был создан для реконструкции базовой для науки оппозиции между истиной и ложью, в дальнейшем, благодаря тому же Латуру и акторно-сетевой теории, этот же прием был перенесён на все другие различения и оппозиции, вроде природа-культура, человеческое-нечеловеческое, микро-макро и т.п. Очень важно подчеркнуть, что эти авторы не говорят, что нет истины и лжи, в определенный момент мы можем легко их различить, но сама идея заключается в том, чтобы вернуться в прошлое или найти в настоящем ситуации дестабилизации, где граница между ними оказывается проблематична.

Если копать глубже, то можно обнаружить, что этот метод рисует крайне неординарную и оригинальную картину того, как вообще устроено общество. Например, согласно этой идее, группы не существуют стабильно. Они формируются в результате контроверз. Это противоречит классическим теориям в социологии, рассматривающим общество как некоторый большой агрегат, существующий всегда и везде. Идея контроверзы предполагает, что группы собираются вокруг чего-то. Что-то произошло, какая-то публичная проблема возникла, и вокруг неё начинают собираться группы и как-то коллективно действовать. Группы могут стабилизироваться после контроверзы, и в каком-то смысле вся наша социальная жизнь, все особенности групп и прочее — это результат предыдущих контроверз. Актор в этой интерпретации — это тот, кто вовлечён в контроверзу, занимает определённую позицию и по этой позиции различим.

Разумеется, все эти ситуации, бурного обсуждения сегодня мы наблюдаем в интернете. Интернет вообще способствует появлению контроверз, но в определенном смысле. Этот момент пока недостаточно отрефлексирован в литературе. Сама идея контроверзы подразумевает наличие довольно специфического публичного пространства. В чём эта специфичность выражается? Во-первых, контроверза подразумевает некоторый относительно равный доступ к полю дискуссии. Акторы могут высказаться, могут как-то обозначить свою позицию и сделать её видимой для других. В случае науки, например, вас могут опубликовать в журнале, если в этом журнале идёт дискуссия. Во-вторых, может показаться очевидным но в действительности так бывает далеко не всегда — акторы должны быть готовы высказывать какую-то позицию, делиться своим мнением, делать его не частным делом, но публичным. Если мы посмотрим на исследование, например, публичного пространства в России, то можем обнаружить, что некоторые авторы пишут, что для России это не совсем характерно. Если мызададимся такой целью — найти классическую контроверзу в России — то тут могут возникнуть проблемы. Хотя они не фатальны, конечно. Интернет способствует возникновению контроверз, но, разумеется, это не волшебное место свободы слова, каким его иногда представляют.

И ещё один важный момент в отношении интернета и контроверз, который носит скорее теоретический характер: где-то в конце 90-х—начале нулевых произошел теоретический сдвиг, который получил название пост-акторно-сетевая теория. Этот термин проблематичен, но в прагматических целях мы можем его тут использовать. В чем заключался этот сдвиг? До этого в исследованиях контроверз предполагалось, что мы имеем контроверзы, ситуации с несколькими позициями, несколькими версиями реальности, которые в определенный момент схлопываются в одну. То есть, мы переходим от нестабильности, множественности к стабильности и определенности. И в этом исследовании процессов перехода от одного состояния к другому и заключался весь метод исследования контроверз. А одна из важных идей пост-АНТ (post-Actor-Network Theory) состоит в том, что некоторый предмет, объект, некоторая сущность может существовать во множестве версий одновременно, и это нормально.

Самый известный выразитель этой позиции — это Аннмари Молл с её работой «Множественное тело», которая, к счастью, недавно была переведена на русский язык. Само название этой работы предполагает, что тело это не что-то одно, но оно существует одновременно во множестве версий. В отношении контроверз это значит следующее: закрытие контроверз, стабилизация не обязательно наступит, и это именно то, что мы наблюдаем в интернете. Очень трудно представить себе ситуацию, когда в интернете все пришли к консенсусу. Для интернета характерны не закрывающиеся контроверзы, которые разворачиваются по любому поводу.

При этом, мне кажется, не любая полемика — это контроверза, потому что контроверза предполагает некоторые прагматические последствия. Если мы просто пришли в интернет, поспорили и пошли делать свои домашние дела, это не контроверза, потому что таких последствий нет.

Есть, конечно, несколько попыток формализовать этот метод, создать некоторый инструмент. Например, довольно известный метод — это проект картографирования контроверз, который курировал сам Латур в Medialab (это такая лаборатория-студия, где помимо разработки софта ведется несколько проектов, в том числе под руководством Латура). Там было разработано несколько программ для анализа контроверз с разной спецификой. Два других важных в этом контексте автора — это Ричард Роджерс и Нортье Марес, которые очень много сделали для анализа контроверз, особенно в интернете. Марес известный автор ещё и в цифровой социологии, она написала несколько книг об этом, и под её руководством было разработано несколько программ для анализа контроверз. Все эти программы имеют специфику, которую можно было бы долго обсуждать, но я не такой большой специалист в этом вопросе. Суть, впрочем, остаётся та же.

Мы можем изучать контроверзы, только если дебаты каким-то образом зафиксированы. Проблема с исследованием контроверз в России во многих случаях связана с тем, что контроверзы предполагают, как я уже сказал, некоторую публичность, материал должен быть доступен, опубликован.

Контроверзы по моему опыту, который связан с анализом текстов исследователей, предполагают анализ документов как основной метод изучения — то есть, во многом контроверза (в Батской школе) это исторический метод исследования. Другой яркий пример исследования контроверз — это Social Construction of Technology или СКОТ — это тоже довольно известный подход к историческим исследованиям технологий.