Если говорить про Россию, то начиная с 2000-х гг. мы можем наблюдать бум исследований, которые тем или иным образом пытаются осмыслить, что же происходит с такой важной сферой как родительство. Для понимания современного российского родительства важен тот факт, что мы имеем, в отличие от западных стран (хотя, конечно, они все разные, и политики разные у них, и различные гендерные порядки), уникальную ситуацию. Мы наблюдаем очень сложный, интересный, разноплановый дискурсивный феномен (вос)производства современного родительства.

Во-первых, мы видим, что с середины 2000-х у нас оформляется государственная семейная политика, которая обладает несколькими важными характеристиками и выстраивается на основе «ресурсного» подхода к семье. Семья рассматривается государством в первую очередь как способ решения демографических проблем. Идея о том, что Россия переживает демографический спад, активно обсуждается на общественно-политическом уровне, и мы видим, что к середине 2000-х оформляется такая повестка государственной политики, которая исходит из того, что самым главным является стимулирование рождаемости. При этом государство исходит из очень простого представления о поведении своих граждан: стимул — мы вам заплатим деньги — и тут же будет реакция. Оставим пока за скобками возможную критику такого подхода.

Получается, что весь комплекс государственных программ сконцентрирован вокруг факта рождения ребенка, потому что необходимо стимулировать людей, в первую очередь, конечно, женщин, принять решение, как говорится в документах, о рождении «второго и последующего ребёнка». А что будет потом? Каким образом семьи будут организовывать заботу о детях? Распределять домашние и родительские обязанности? Пытаться выстроить баланс профессиональных и семейных обязанностей? Это редко и мало интересует государство. Об этом может говориться в каких-то одиозных документах в виде общественного проекта семейной политики до 2025-го года, который разрабатывался группой под руководством Е. Мизулиной, но в целом эти вопросы находятся на периферии внимания государства. Главным образом, ему важен конкретный результат, который измеряется в количественных данных об увеличении рождаемости. Во-вторых, важное значение играет дискурс, связанный с потреблением, формированием и развитием индустрии детства. Он формируется чуть раньше (в начале 2000-х годов), чем оформилась пронаталистская семейная политика. Мы видим, что возникает бум печатных изданий о счастливом родительстве, большими тиражами издаются переводные и отечественные «селф-хелп» книги для родителей, посвященные разным аспектам заботы и воспитания о детях. Оформляется запрос на «производство счастливых детей и их родителей», который транслирует масс-медийный дискурс. Конечно, за этими дискурсивными изменениями стоит экономическая стабилизация жизни в стране, рост уровня благосостояния и переход от ценностей выживания к ценностями самореализации. У граждан появились ресурсы, они стали активными потребителями — не просто каких-то индивидуальных товаров, а именно как родители. Дети и их родители — это такая важная целевая группа, вокруг которой выстраиваются маркетинговые стратегии. Оформляются требования к родителям как к компетентным и правильными потребителям, которые понимают что, зачем и почему они покупают. При этом становится очевидным, что у родителей должна быть какая-то система навигации в этом разнообразном мире товаров и услуг для детей, которая бы позволила им сделать правильный выбор. Кроме этого, на индивидуальном уровне в этот момент родители столкнулись с такой ситуацией сосуществования, наложения и пересечения различных дискурсов о правильном родительства, которые не просто исходят из определенной идеологии и транслируют нормативные представления о содержании родительских ролей, но и предписывают определённые модели поведения. При этом эти модели родительского поведения не являются когерентными, часто они противоречат друг другу. Наряду с этим не просто существует, но остро осознается и переживается обычными родителями разрыв между «глянцевой» версией (в журналах, рекламных роликах нам показывают счастливую семью с двумя родителями и обязательно с двумя разнополыми детьми) и конкретными проблемами, сложной эмоциональной палитрой чувств, которые переживают родители в своей повседневной жизни.

В-третьих, помимо политического, экономического и социо-культурного контекстов, формирующих современное родительство в России, на мой взгляд, важен поколенческий аспект. В России в 2000-ых годах родителями становится поколение позднесоветских детей, которые выросли в так называемой детоцентристкой модели семьи. То есть когда для родителей вопрос благополучия детей является приоритетным, они рефлексируют о том, как воспитывать детей, какое дать им образование (вспомним обязательный образовательный набор детей позднесоветского среднего класса: языковая или математическая спецшкола, музыкальная школа и фигурное катание). Российский социолог Сергей Исаевич Голод в своих работах описывает модель детоцентристской семьи позднего советского периода. В такой семье все ресурсы родителей и представителей старшего поколения вкладываются в ребёнка. Конечно, с оговорками такое родительство характерно скорее для образованного среднего класса. Но тем не менее, мы можем говорить о том, что в нулевые годы эти дети сами стали родителями. Они на собственном опыте знали и понимали, что детство — это ценный и важный этап жизненного цикла, что в детей нужно вкладывать ресурсы (временные, эмоциональные, материальные), что нужно их развивать и ими заниматься. И что главными в процессе воспитания являются родители, а не школа и другие общественные организации. И вот эти родители, которые выросли с определенными детоцентристкими установками, с одной стороны, стали гражданами — политика государства стала к ним обращаться, пытаться мобилизовать их как демографических ресурс, а, с другой — платежеспособными и компетентными потребителями. И здесь, конечно, на это новое родительство накладывается диджитал революция, когда средства, которые помогают нам выйти в интернет, и вообще интернет, становятся очень важной и доступной многим частью повседневной жизни. Поэтому исследования онлайн-сообществ в целом и онлайн-сообществ родителей очень важны и показательны для понимания тех процессов, которые происходят в современном российском обществе, то есть здесь и сейчас.

К сожалению, у нас нет российских данных про родителей как особой категории пользователей интернета, мы можем судить только по общему количеству пользователей интернета. Но можно предположить, что подавляющее большинство современных родителей в той или иной степени включены во всевозможные онлайн-платформы и сообщества, подписаны на сайты и ресурсы, которые позволяют им, с одной стороны, каким-то образом социализироваться в этой новой родительской роли. Потому что те опыты и практики, которые были характерны для их родителей, уже не релевантны в новой экономической, культурной и социальной ситуации. С другой стороны, позволяют восполнить пробелы, которые есть между обозначенными дискурсами. Потому что государство интересуют количественные показатели (вспомним социальную рекламу «Стране нужны ваши рекорды»). Глянец и обширная литература для родителей показывают какое это счастье быть родителем и дают многочисленные советы о том, как его достичь, в итоге нормализируя исключительно «глянцево-экспертную картинку», при этом практически полностью игнорируя другие тональности переживания опыта материнства и отцовства, другой диапазон эмоций, который мы все переживаем. Потому что родительство — это не только про счастье, предназначение, но и про неуверенность, разочарование, злость и сожаление. Именно поэтому, на мой взгляд, «родительство 2.0»: онлайн-сообщества, ресурсы или платформы, онлайн-формы родительства компенсируют такие провалы, некогерентность этих больших дискурсов. Потому что всё равно, выходя из роддома или купив тест на беременность, мы должны сами не только принять решение, становиться ли нам родителями, матерью и отцом, но и потом каким-то образом переструктурировать свою идентичность и собственную жизнь.

Потому что всё равно, выходя из роддома или купив тест о беременности, мы должны сами не только принять решение, становиться ли нам родителями, матерью и отцом, но и потом каким-то образом переструктурировать свою идентичность и собственную жизнь.

Актуальная социальная теория любит концепт социального капитала. Начиная с Бурдье, Полмана и других авторов, мы знаем, что это очень важно. Мы можем говорить о семейном социальном капитале, но нужно понимать ситуацию постиндустриального общества, в котором всё-таки часть России живёт. Здесь я хотела бы оговориться, что, рассуждая о современном, ответственном родительстве применительно к России, мы должны помнить о типологии «четыре России» Н. В. Зубаревич. Конечно, скорее это про первую-вторую Россию, поскольку для них характерен постмодерный уклад жизни, высокий рост человеческого капитала, развитие всевозможных, особенно для первой России, инфраструктур, которые позволяют реализовывать в повседневной жизни паттерны, характерные для развитых западных обществ. Эта постмодерная история связана с большим количеством миграций внутри страны. Понимая, как устроена Россия с точки зрения пространственной стратификации, мы знаем, что молодые люди очень часто уезжают в большие города и мегаполисы, получают образование, остаются работать. И поэтому у них, конечно же, есть недостаток этого социального капитала. Родительский социальный капитал они не всегда могут использовать в этих городах, поэтому важно понять, как они наращивают свой социальный капитал.

Поскольку такие онлайн-сообщества по большей части являются открытыми. Нет никаких особых препятствий человека, чтобы присоединиться: вам необходим просто доступ в интернет, желание создать себе ник и профиль. Именно эти площадки позволяют аккумулировать социальный капитал, получить доступ к очень важным ресурсам, которые необходимы в повседневной жизни родителя.

Мы знаем, что в социологии есть традиционное представление о двух типах солидарности, которые были прописаны Э. Дюркгеймом: механическая и органическая. Мы видим, что возникает много различных (не только родительских) сообществ, в которых участники разделяют какие-то идеи. Для них важны практики, связанные с определённым стилем жизни. Если возвращаться к онлайн-сообществам родителей, мы можем также помыслить их как некую форму солидарности, которая выстраивается между индивидами на основании того, что они разделяют. Например, достаточно широкую общую идею о том, что «родительство очень важно». Ещё одним основанием для выстраивания солидарности является желание решить какие-то проблемы — то, что называется «проблемной» солидарностью. Возникает сплочённость между людьми и даже желание выйти в формат офлайна, решить вместе какую-нибудь проблему. Она может быть совсем мелкой, локальной. Например, родители детей, которые ходят в одну группу в детском саду, могут объединиться, чтобы сделать ремонт в помещении, где их дети будут проводить четыре года. На этот момент они объединяются, решают проблему и потом могут периодически общаться, а могут и не общаться. Но проблему они решили.

Поэтому со стороны социальной теории, которая говорит нам, что социальный капитал очень важен, что в этих постиндустриальных обществах не всегда традиционные формы трансмиссии социального капитала работают и являются эффективными в случае миграции или переезда, мы понимаем, что должны быть новые каналы и способы получения этого социального капитала. С другой стороны, мы понимаем, что можем рассматривать родительские онлайн-сообщества с точки зрения солидарностей, которые там возникают. Это новый тип группы — реальной, виртуальной, «воображаемые сообщества» в терминологии Б.Андерсона. Нас могут объединять просто некие формальные признаки: мы являемся родителями, живём в одном городе, или, допустим, мы родители детей с особыми потребностями. Понятно, что с точки зрения экономического, образовательного, культурного и других капиталов, это будут совершенно разные родители. Но вот это основание является таким базовым, на котором они готовы выстраивать солидарность.

Третье, что важно при социологическом исследовании онлайн-сообществ, это, конечно, идея М. Грановеттера по поводу силы слабых связей. В информационном, постиндустриальном обществе, когда такие традиционные способы солидаризации становятся не то чтобы всё менее доступными или важными, но локальными (это связано с той же миграцией), мы как индивиды входим в несколько сообществ, членство в которых не сильно институционализированно, мы всегда в любой момент можем выйти только по одному клику мышки, удалив себя и свой профиль из социальной сети. Они играют всё большее значение в жизни современного человека в целом.

Ольга: Если всё-таки обобщить характеристики онлайн-сообществ — это недолго живущие сообщества, более неформальные, со слабыми связями? На ваш взгляд, как понятие сообщества объясняет взаимодействия родителей в интернете?

Жанна: Если мы будем рассматривать родительские онлайн-сообщества как некий идеальный тип, понятно, что они разные. Первая причина может быть объективной: меняются технологии, меняется мода. Были форумы, теперь — мессенджеры. У каждых приличных родителей, которые водят детей в детский сад или школу, есть группа в вотсапе, где они бесконечно обмениваются сообщениями. С этой точки зрения, по форме родительские онлайн-сообщества, конечно, связаны с этими технологическими изменениями, с тем, что возможно не только писать сообщения, но и вести свою страницу в инстаграме, вести блог и прочее. Мы можем говорить о множестве форм и способов, которыми родители могут репрезентировать себя в интернет-пространстве, о котором мы всё-таки, наверное, будем говорить, как о публичном пространстве или квази-публичном. Но всё равно оно является видимым для других участников.

С точки зрения содержания, они могут быть посвящены какой-то магистральной теме, это могут быть просто сообщества родителей, которые живут в одном городе, сообщества детей с особыми потребностями, сообщества родителей, у которых дети — билингвы, двойняшки или тройняшки. Здесь они тематически выстроены под интересы людей, которые являются не только пользователями, но и создателями контента. Потому что, если в сообществе обсуждается вопрос, который меня не интересует, наверное, (если я не исследователь), я не буду в нём состоять.

Здесь ещё масштаб, конечно, будет разный. С точки зрения количества пользователей, наверное, чем шире охват проблематики родительства вообще, тем большее количество людей там будет участвовать. С точки зрения продолжительности жизни, они, как и любая социальная группа или общность, переживают определенные этапы: зарождение, расцвет, упадок или вялотекущее поддержание в силу того, что возникли новые проблемы. Дискуссии, регистр обсуждений, проблемы, которые были актуальны в начале двухтысячных, наверное, для России десятых годов не очень актуальны.

Онлайн-сообщества более удобны и вписаны в повседневную жизнь родителей, большая свобода с точки зрения входа и выхода. Если мы говорим о расширенной семье, когда мы все встречаемся, отмечаем праздники, дни рождения — это всё-таки приурочено к событию. И наша личная встреча направлена на поддержание нашей солидарности. То участие в онлайн-сообществах удобно для нашей повседневной жизни, поскольку оно не требует особой работы. В тот момент, когда у меня есть свободное время, а оно может в каждый день быть в разные часы, я захожу со своего смартфона и смотрю, что обсуждается. Эти онлайн-сообщества более гибкие и менее формализованные. Быть участником родительского сообщества не является такой сложной задачей, и скорее, родители вписывают её в свой повседневный график.

В онлайн-сообществах есть более активные, а есть менее активные родители. Чем отличаются, на Ваш взгляд, эти типы родителей?

Этот вопрос требует отдельного изучения. Если попробовать убрать за скобки психологические особенности каждого индивида и помыслить это социологически, то, наверное, можно предположить, что те родители — здесь разные истории про матерей и отцов, пока мы их обобщаем, но это немножко разные песни — которые профессионализировались в этой сфере или выбрали для себя родительство как один из важных своих жизненных проектов, очень часто не возвращаются на рынок труда и к своей профессии, а начинают профессионально выполнять родительские функции. Что я имею в виду? Очень легко, наверное, представить себе этих матерей. Обычно они являются председателями родительских комитетов в классе, школе, в детском саду. Конечно, необязательно, что они не работают, но для них это важная сфера, они хотят, могут, знают, как организовать детский праздник и готовы потратить на него своё время.

Вторая группа — это те родители, которые являются «активистами поневоле». Они, может быть, не готовы к каким-то там политическим выступлениям в широком смысле слова, но когда они сталкиваются с ущемлением своих прав как родителей или как, допустим, работающей женщины, с точки зрения несоблюдения работодателем требований трудового законодательства, то они вынуждены перейти, если использовать диджитал-термины, из спящего режима в режим активации. Потому что наш политический дискурс о родительстве очень схематичный. Государство не очень сильно думает, как вы будете жить после того, как родите определённое количество детей, которое ему нужно. Эти родители понимают, что если они сами что-то не сделают — «проблемная солидарность» — не решат эту проблему сами, не аккумулируют те внутренние ресурсы, которые есть у членов этого сообщества и не прибегнут к использованию внешних ресурсов, то будут в проигрышной ситуации. Конечно, мы все знаем, что нужно идти в суд, но суд является не тем местом, где мы можем решить свои проблемы.

И, наверное, третья группа — родители-неофиты, которые только что родили первого ребёнка. Они очень сильно сомневаются в себе как родителях, не набрали ещё определенный набор компетенций, который позволил бы им справляться с трудностями. Они хотят понять, как лучше воспитывать, по Споку или по Сирсам, каким образом защитить свои гражданские права как родителя. И для них, конечно же, участие в этих онлайн-сообществах становится способом решения а) социализации в этой новой родительской роли, б) способом решения каких-то конкретных проблем, трудностей повседневной жизни на локальном уровне — они хотят, чтобы в их микрорайоне была сделана или отремонтирована детская площадка.

Вообще участие в сообществах и родительство — это очень контекстуальная вещь. И ещё одним контекстом является этап нашего жизненного цикла и возраст ребёнка. Основная активность выстраивается около момента рождения, когда ребёнок маленький, в детском саду. Родители подростков также сталкиваются с трудностями, и они могут обсуждать эти проблемы, но поскольку они уже наработали собственный опыт, они могут быть скорее пассивными участниками онлайн-сообществ, поскольку почувствовали уверенность в себе. То есть это уже не новая социальная роль, а то, что уже рутинизировано, стало привычной практикой.

В чём специфика участия отцов в родительских онлайн-сообществах? Можно ли говорить о специфических моделях современного отцовства?

Специфика российского отцовства, на мой взгляд, очень яркая и должна пониматься не только в сравнении с европейскими странами. Сама идея ответственного отцовства была импортирована к нам из западно-европейских стран и США. Когда мы думаем об отцовстве как социальные исследователи, важно очень хорошо понимать опыт советского гендерного проекта и его последствия для мужчин, для отцов. Модель советского отцовства является специфической. Это не классическая модель, которую в своё время ещё описал Т. Парсонс, когда мужчина — это «breadwinner», такое отсутствующее отцовство, поскольку он постоянно должен находиться на работе, участвовать в конкурентной гонке за успех, статус и всё прочее. Специфика советского гендерного порядка была такова, что государство занимало ведущую роль в гендерной иерархии. Этакратический советский гендерный порядок, когда государство определяло и приписывало гендерные роли. Гендерный контракт работающей матери — само название нам говорит о том, что государство рассматривало женщин и как работниц, и как матерей.

Конечно, индивидуальные истории хорошего отцовства мы знаем, но говоря об отцовстве как о социальной категории, это, конечно, была не такая приоритетная сфера для реализации советских мужчин. Когда нынешнее поколение активных родителей, которые были воспитаны в поздний советский период и, в первую очередь, мужчины, сталкиваются с проблемой — на уровне индивидуальных жизненных историй у них нет соответствующего образца, модели поведения. Они скорее отталкиваются от обратного, не хотят быть как их отец, который скорее вмешивался, когда были какие-то проблемы в школе или ещё где-то, практиковал авторитарный стиль, потому что другого не умел, не особо был расположен к тактильным контактам.

При этом, в отсутствии индивидуально-ролевых моделей информационный медиа-дискурс современного родительства стал навязывать им образцы ответственного родительства. Навязывать в каком виде? Это стало такой модной темой. Если мы посмотрим на социологические исследования начала двухтысячных годов, то увидим, что рефреном везде проходит, конечно же, молодой образованный средний класс: мужчины молодого образованного среднего класса солидитизируются в ответственном отцовстве.

На самом деле, мужчины попали в сложную ситуацию, потому что, с одной стороны, у них нет образцов, с другой стороны, есть эта дискурсивно насаждаемая модель ответственного отца, есть женщины-матери, у которых есть запрос на более эгалитарное родительство. При этом нет инфраструктуры, которая бы поддерживала их в качестве ответственных отцов. Несмотря на то, что наш семейный кодекс, который действует в Российской Федерации с 1995-го года, предполагает, что отпуск по уходу за ребёнком может брать не только мать, но и отец, если мы посмотрим на статистику и сравним с европейскими странами, то в России процент таких отцов минимален. Если мы посмотрим на культурные конвенции современного российского общества, то они во многом остаются патриархатными. У нас всё равно мать продолжает рассматриваться в качестве основного субъекта заботы. Это выражается и в каких-то юридических процедурах — после развода ребёнок скорее будет, даже если по суду родители оспаривают опеку, с матерью. И судья — как правило, женщина — будет искренне уверена, что она совершила благое дело, потому что, конечно, мать лучше (отец женится второй раз, ещё не понятно, что там будет, сможет ли он). Сами женщины часто не доверяют и рассматривают сферу родительства и материнства как способ компенсировать отсутствие ресурсов в других сферах — профессиональных, экономических. Поэтому, мне кажется, что современные российские отцы, мужчины находятся в очень сложном положении.

Когда мы исследовали форум Littleone, то там было какое-то количество мужчин (поскольку данные были доступны просто по никам и открытым сведениям), но пропорционально женщин было больше. Однако, мне кажется, что возникающие сейчас формы онлайн-репрезентации ответственного отцовства являются более успешными или более востребованными мужчинами. О чём я говорю? Например, очень много всевозможных блогов, которые ведут папы. Есть несколько книг, которые — их, конечно, меньше, чем описания материнского опыта — но уже даже есть несколько российских книг, где отцы тоже пытаются рефлексировать этот свой опыт. А также, но это уже является офлайн-площадкой, это так называемые папа-школы, которые начались в Питере: шведская модель, которая была экспортирована, и, собственно, они есть уже в достаточно большом количестве регионов. Это всё — точки роста для мужчин, которые понимают, что отцовство — это очень важная сфера их самореализации как индивида. Что качество отношений между детьми и родителями — это, с одной стороны, очень важная, а, с другой стороны, хрупкая вещь. Нужно опять-таки быть готовым получать новые знания, навыки и всё прочее.

Что является отправной точкой для мужчин, которые начинают вести блоги? Они все, для начала, говорят, что отцовство — это очень важно. А потом начинается описание повседневных практик: присутствовать или не присутствовать на родах — хорошо это или плохо? Интересно выстраивается повседневная забота о ребёнке. Где-то до шести месяцев даже самые «вовлечённые» отцы минимально участвуют (скорее это связано с грудным вскармливанием). Как только дети становятся старше, то и практик ответственного отцовства становится больше. Более того, в блогах отцы делятся некоторыми лайфхаками, как они кормят детей, которые могут совершенно не совпадать с тем, что советует жена. Но чем старше ребёнок, тем больше времени они проводят с ним наедине, значит, они что-то должны с ним делать. Если мама уже наработала какие-то способы (как накормить, как уложить), то отцы изобретают их заново. В блогах они делятся именно этим.

С ростом ребёнка гендерная асимметрия, характерная для российского родительства, стирается: отцы начинают говорить о тех же проблемах, с которыми сталкиваются матери. Это, в первую очередь, совмещение профессиональных и родительских обязанностей, проблема баланса: как распределить время. Здесь тоже есть много советов: кто-то говорит про жёсткий тайм-менеджмент, кто-то специально выделяет отдельные дни или вечера, которые посвящает детям. Ещё отцы пишут о проблемах социальной изоляции: образ жизни, который был до рождения ребёнка, уже сложно поддерживать. Если ты ответственный отец, то предполагается включённость и разделение заботы о ребёнке, а твои друзья не понимают, почему ты сегодня не можешь выйти с ними пойти в спортбар. Ещё одна проблема — это в целом недружественная среда, с которой они начинают сталкиваться. Вышли с ребёнком в ресторан — не все посетители ресторана, которые в этот момент оказались рядом, плохо относятся к тому, что ребёнок плачет. Самолёт — с коляской неудобно, нет пандусов и всё прочее.

Получается, что гендерная асимметрия, о которой постоянно говорят российские исследователи, занимающиеся гендерными отношениями, изучением семьи и родительства, у ответственных отцов нивелируется. По мере взросления ребёнка они сталкиваются с теми же проблемами, с которыми сталкиваются матери. Происходит гендерная нейтрализация повседневной жизни родителей в России.

И если говорить ещё об отцовстве, то традиционно в социологии мы говорим о классовом измерении отцовства. Модель ответственного отцовства, которая возникла в западных странах, в России характерна для образованного среднего класса. Но есть и исследования, которые посвящены общению мужчин из рабочего класса со своими детьми. Здесь характерны скорее традиционные модели: роль отца сводится к модели кормильца или сопряжённой с нею модели отсутствующего отца, когда он фактически минимально участвует в семейной и родительской повседневности.

Стили родительства и отцовства тоже имеют очень чёткое классовое измерение. Для рабочего класса скорее характерно «императивное» родительство, когда родитель нормативными и директивными указаниями, говорит, что делать ребёнку («я сказал», «мы сейчас сюда не пойдём» или «сиди, жди меня»). В то время как для среднего класса характерен стиль «эгалитарного» родительства, который акцентирует, что ребёнок тоже субъект коммуникации, а не просто объект нашего воздействия как родителей. И мы должны слушать, должны разговаривать с ним. Эту классовую разницу следует учитывать.

Если попытаться обобщить роли, которые играют онлайн-сообщества для родителей. Мы говорили о том, что это социализация, нормализация опыта, некая рефлексия или пространство рефлексии над родительской ролью. Есть ли ещё какие-то функции, о которых можно говорить?

В своём исследовании питерского ресурса Littleone мы выделяли поддержки, которые функционируют внутри этого сообщества, пытаясь для себя ответить на вопрос, а зачем собственно люди принимают участие в них? Что даёт конкретно родителям это участие или «сидение» на форумах? И у нас получилось три, но мне кажутся более значимыми два типа — их можно интерпретировать и в качестве функций: эмоциональные типы поддержек и информационные.

эмоциональная поддержка

Это то, что мы говорили о социальной изоляции, с которой сталкиваются женщины, молодые матери после рождения ребёнка, в период так называемого «сильного» материнства. Если мы посмотрим на демографические показатели, то Россия встроилась в так называемый второй демографический переход: женщины откладывают принятие решения о рождении ребёнка, возраст матери при рождении первого ребёнка становится всё выше. Это связано, в первую очередь, с тем, что продлевается время обучения. После получения образования молодые женщины, как правило, ориентированы выйти на рынок труда, чтобы не просто найти работу, но и сделать некий задел, который будет потом работать как «подушка безопасности» для них (профессиональные контакты, стаж работы, компетенции).

Возвращаясь к формам поддержки. Наша семейная политика предполагает, что кто-то один будет сидеть дома с ребёнком, и так как есть гендерное неравенство в оплате труда, то, как правило, молодые родители делают прагматические выводы: женщина меньше получает, значит, семья меньше пострадает с точки зрения экономических ресурсов, которыми она обладает. И в этой ситуации социальной изоляции участие в онлайн-сообществах является очень хорошим способом её преодоления.

И второе, что важно с точки зрения эмоциональной поддержки родителей — это разделение опыта и нормализация. Существующие некогерентные дискурсы не отражают полный спектр эмоций, который испытывают родители по отношению к ребёнку и новой родительской роли. Эти эмоции не всегда могут быть позитивными, когда вы чувствуете усталость, какое-то сиюминутное разочарование, и вообще злость на то, что вы очутились в такой ситуации. Очень часто, особенно молодые матери, начинают думать, что это с ними что-то не так или они что-то не так делают. И в данном случае возможность разделить этот опыт и нормализовать его делает мягче индивидуальное переживание родительства, научение этой роли и социализацию в ней.

То же с точки зрения развития ребёнка. Если мы почитаем книжки, особенно нормализующие, нам напишут, что в месяц он должен делать то-то, весить столько-то, какие-то ещё психофизиологические параметры описаны. Но все дети разные, и, сверяясь с книжкой, вы будете один на один думать, что что-то не так с вашим ребёнком. И очень быстро снять ваше материнское беспокойство может общение, когда вам просто скажут: «У меня так же, сосал соску до трёх лет» или, наоборот, «не сосал соску — это нормально». Понятие нормы растягивается, и вам становится спокойнее.

Каков алгоритм мобилизации? Сначала возникает проблема местного уровня. Кто-то столкнулся с тем, что его права нарушаются. Допустим, женщина сталкивается с тем, что работодатель не выплатил ей пособие по уходу за ребёнком. Она пишет, что есть такая проблема, и не помещает её в политический контекст. Отзываются люди, которые сталкивались с тем же, и начинается обсуждение: что же делать? Происходит очень важный перевод этой проблемы из категории личных трудностей в общественную проблему.

Дальше родители обращаются к властям и привлекают региональные СМИ, доступ к которым проще, чем к федеральным. Тогда эта проблема каким-то образом разрешается: положительно или отрицательно.

Но иногда бывают проблемы, которые родители могут решить сами. Например, нужно сделать ремонт в помещении для детей, которые ходят в детский сад. Очень часто родители понимают, что попытки обратиться к директору детского сада и к муниципальным властям, не приведут к положительному результату, поэтому им легче аккумулировать свои ресурсы. Понятно, что если мы все тридцать пять согласились делать ремонт, то сумму мы разделим, и она будет уже не такой значительной, как если бы нас было пятеро.

Какие идеал-типические или дискурсивные модели родительства характерны для российского общества?

Что мы понимаем под идеал-типическими моделями, когда пытаемся их выделить? Это то, что есть некая идеология — что такое родительство, некие идеи и представления, набор и репертуар практик, который соответствует каждой из существующих идеологий. Идеал-типические модели выступают некими референтными точками, когда мы пытаемся наполнить своё индивидуальное родительство определенными смыслами и значениями. Конечно же, это схематизация и упрощение, но в качестве таких конвенциональных культурных моделей мы должны их знать и понимать, потому что не все индивиды изобретают собственные смыслы, а очень часто встраиваются в культурные модели, которые существуют и циркулируют в обществе. Условно мы можем выделить две модели родительства.

традиционное родительство

В этой модели есть представления о том, что, во-первых, родители — это биологически детерминированные программы, которые включаются, когда становимся матерями и отцами: родительство не предполагает никаких особых знаний и навыков. У нас есть родительский инстинкт, и, когда у нас появляется ребёнок, мы знаем, как его воспитывать.

Содержание родительской роли достаточно понятно и вписано в эту гендерную асимметрию: мать у нас про заботу, а отцы — про работу. И понятно, почему именно матери занимаются воспитанием детей. Потому что с биологической точки зрения именно женщины по устройству своей репродуктивной системы могут вынашивать, кормить и заботиться о ребёнке. Содержание этих ролей является отчасти гомогенным, константным и не требует особой рефлексии со стороны каждого индивида. Сюда входит родительство как репродукция и родительство как подтверждение гендерной роли женщины — материнство является базовой конструкцией для гендерной идентичности женщин. Практически все женщины должны являться матерями. Матери всегда любят своих детей, к ним хорошо относятся и прочее.

Такая традиционная идеал-типическая модель родительства характерна, с одной стороны, для традиционно-гендерной культуры, которая выстроена на такой жёсткой гендерной иерархии и асимметрии. С другой — для индустриального общества.

современное ответственное родительство

Оно не всегда может быть биологически детерминированным, потому что сюжеты повседневной жизни, связанные с семейными отношениями и родительством, более многообразны: люди разводятся, повторно вступают в брак, воспитывают детей от предыдущих семей, усыновляют детей. Я могу представлять себя родителем по отношению к ребёнку, но он не является мне биологическим родственником. Но я выполняю всё те же функции заботы и воспитания по отношению к ребёнку моего мужа от предыдущего брака.

Здесь родительство — это социальный конструкт, это то, как мы себя ведём, какие функции заботы и в отношении кого мы выполняем. Второе важное — это современное родительство (хотя термин не очень удачный, потому что расплывчатый) исходит из того, что родительские роли не являются константами, они очень контекстуальные. Это представление о родительстве выстроено на понимании того, что ему необходимо учиться, постоянно узнавать: а как с подростком? как, если второй ребёнок в семье родился? и прочие вещи. Предметом переговоров становится уже не только содержание родительской роли, но и вообще разделение труда, обязанностей между родителями.

Если говорить именно про российское родительство, то мы имеем фрагментированный набор представлений, культурных моделей и конвенций, которые будут разными в разные периоды. Если Россия 1 — это постиндустриальный уклад, то Россия 3 — это общество модерна, где семейный уклад может устраиваться или быть устроен совсем по-другому. И, конечно, для России в целом характерно классовое измерение родительства. Образованный средний класс демонстрирует скорее подвижки в сторону ответственного и эгалитарного родительства. Другой вопрос, что практически нет инфраструктуры, и политика государства исходит скорее из традиционной модели, когда женщина в первую очередь является ответственным и главным родителем, поставщиком и субъектом заботы, а мужчины минимально включены, или включены только как поставщики финансовых средств.

Кроме того, важной для понимания российской ситуации является противоречивая модель модернизации российского общества. Сфера, где у нас проходит запаздывающая модернизация — это как раз сфера гендерных отношений, семейных и родительских отношений. Больше довлеет традиционная гендерная идеология, которая заставляет нас думать, что у мужчин и женщин различные предназначения, что женщины должны исполнять свой репродуктивный долг перед государством, а мужчины — обеспечивать свои семьи. Но в последние несколько лет мы видим, как и эта сфера начинает очень сильно модернизироваться. Как раз вопросы, связанные с рефлексией своего родительского опыта, становятся очень актуальными, происходит некая модернизация чувств. Мы начинаем, и именно в интернете, обсуждать те темы, которые раньше не были предметом публичного обсуждения: насилие в отношении детей, «я не боюсь сказать», одна из последних акций по поводу материнства, где женщина рассказывает свои истории о насилии в родах, «зачем рожала?» — флешмоб, который как раз пытается расширить представление о норме и показать, что бывают разные жизненные истории. Мне кажется, что это очень показательный и важный факт того, что происходят изменения, связанные именно с переживанием достаточно личных отношений с партнёрами, с детьми, и эти изменения встраиваются в модернизационный процесс. Именно на интернет-площадках вырабатывается язык говорения об этом.

Специфика российской ситуации и этой запаздывающей модернизации чувств заключается в том, что у нас нет публичных мест обсуждения. Мы можем, конечно, обсудить дома, с подругами, на кухне, но нет и языка говорения об этом. И, мне кажется, что онлайн-платформы и сообщества как раз являются очень важными показателями, как формируется совсем отличная повестка дня от того, что задаёт государство. Оказывается, что люди хотят разговаривать о том, как быть хорошей или плохой матерью, какие случаи институционального насилия они переживали в роддомах. В этом плане книга Анны Стробинец «Посмотри на него» является уникальным примером, говоря социологическим языком, автоэтнографии, где было показано институциональное насилие.

Получается, что границы нормы и глянцевые картинки счастливых семей, которые тиражируются медиадискурсом, не совпадают с тем, как живут семьи и родители, какие проблемы перед ними стоят, и что они хотят обсуждать. В обществе есть достаточный запрос на обсуждение того, что скрывается за фасадом семейной жизни. Поэтому родительские форумы и в целом онлайн-площадки, способы коммуникации являются очень важными с точки зрения формирования другой повестки дня. Это попытка рефлексировать свой опыт, уход от нормирующего официального или медийного дискурса. Попытка нормализации других опытов, разной палитры чувств, которые сопряжены с материнством и отцовством, попытка выработки языка говорения. И по количеству всевозможных ресурсов, и по количеству людей, которые включены в них. Мы можем видеть, что происходит такая низовая модернизация чувств, которой явно очень не хватало российскому обществу.