Во время записи этого видео у нас появилась техническая проблема, и картинка в трёх местах прерывается. Надеемся, это не помешает вам послушать лектора.

Ади Кунцман – социолог, PhD, преподаватель Metropolitan University of Machester.

Что такое этнография в интернете? Как её правильно называть: цифровая/кибер/виртуальная?

Есть разные термины: цифровая этнография, кибер-этнография, онлайн- этнография. Кристин Хайн, например, в своей известной книге «Virtual Ethnography» разделяет эти понятия. Я не вижу пользы в том, чтобы их сильно разделять. Сама я начала исследования довольно давно, лет 15 назад, ещё до появления соцсетей, и использовала в своей работе понятие «кибер-этнография», для меня это было связано с этнографией человеческого общения, которое происходит в виртуальном пространстве.

По образованию я социолог-антрополог-этнограф, и во многом мой подход основан на общении с людьми и включенном наблюдении: разговариваешь с людьми неформально, записываешь.

В интернете я начала с простейшего: с форумов, с людей, которые общаются в интернете, и можно их исследовать. Это можно делать либо параллельно с тем, как они общаются в оффлайн, или исключительно в онлайне: это как люди разговаривают в форумах или в блогах, в ЖЖ. Основная идея подхода, таким образом, заключается в том, что общение в интернете — оно не менее реально, не менее существенно, не менее качественно, чем так называемое настоящее общение лицом-к-лицу. Хотя многие из тех, кто используют понятие «виртуальная этнография», как раз говорят либо о компьютерных играх, virtual domain, в Second Life, то есть таких, где полностью виртуальная реальность. Полным погружением в виртуальную реальность я никогда не занималась, хотя меня очень интересовала тема различия между реалом и виртуалом: есть она или ее нет, и насколько она важна.

Повторю, что мои исследования начались до Живого журнала, до соцсетей и до того, как мы все начали ходить с телефонами. Сейчас я вижу совсем другое: что грань между реалом и виртуалом размылась, потому что мы все и там, и тут одновременно. А тогда было различие, вот ты в реале и вот ты в виртуале, ты в сети и не в сети.

Ещё понятие кибер-этнографии для меня связано с Донной Харауэй, которая писала о киборгах. Она вводит феминистскую теорию технологий, которая рассматривает технологию не просто как нейтральное средство, которое помогает общению, а как активного агента, который это общение формирует. То есть, скажем, для Донны Харауэй технология – не как природа, она тесно связана с культурой.

Как различать в исследовании виртуальное и невиртуальное?
Когда я заканчивала свою первую книгу, я писала о насилии и жестокости в сетевом общении, о том, как это связано с политическим межличностным насилием в реале. Мне постоянно задавали вопрос, является ли сетевая жестокость отражением жестокости в оффлайне? Является ли сетевое насилие, сетевая агрессия результатом или причиной насилия вне сетевой жизни? Это вопрос о взаимоотношении жестокости и насилия в реале и в сети, то есть курица и яйцо.

Во многом такие вопросы связаны с теориями о массмедиа и телевидении, которые говорят: если мы видим много насилия в новостях, причина это новости, которые влияют на общество, либо наоборот.

Мне кажется, вопрос неправильный, потому что он предполагает абсолютную разделённость между двумя сферами. И меня осенило тогда, что влияние — оно как настольный теннис, как мячик, который скачет туда-обратно. Я нашла понятие reverbation, отголоска. Оно описывает, скажем, звук в городском пространстве: он движется не по прямой из источника до уха, а отскакивает от предметов, которые встречаются ему на пути. Я поняла это, когда читала в какой-то статье про поп-музыку, как её слушает молодежь в городском пространстве. Они ставят что-то у себя громко на магнитофоне, рядом есть стена, и звуки от стены отскакивают, или есть какой-то глушитель. То есть мы не можем предсказать, куда звук пойдет и с какой силой, из-за препятствий. Что-то может его усилить, что-то – заглушить. И я поняла, что это же можно сказать про насилие в сети, в сетевой культуре и про её отношение с жестокостью в обществе — оно вот такое, не по прямой, а зигзагом.

Какие методы использовать?
Самое важное — это определиться, с каким видом цифровой информации вы имеете дело, и отталкиваться от этого.
Есть три подхода, которые можно сочетать.

• Можем смотреть на слова, на то, что люди говорят, как они это говорят. Это может быть текстуальный анализ, литературный, дискурсивный, то есть внутри этой большой категории есть много разных подходов.
• Можем смотреть на визуальный ряд. Например, фотографии в интернете, мемы или картинки, видео. Скажем, мы изучаем тему политического конфликта между двумя странами, и мы можем посмотреть, как она отражается в селфи, в мемах, еще в каких-то формах. Как пишет Rettberg, это исторически связано с историей искусства, visual studies. Причём там тоже подходов много: что на картинке, что за картинкой, композиция, кто на ней есть, кого нет, как и почему выбран именно такой подход.
• Можем смотреть на поведенческий, социальный анализ — это то, что человек делает. Тогда вы исследуете, как люди в соцсетях воспринимают проблему, что они о ней пишут или чего не пишут, что говорят в комментариях, или как они формируют твит, или как они изображают это – серьёзно или карикатурно, какие жанры они создают в сети, когда делают пост, шерят.

И я своим студентам говорю: решите сначала, на что вы хотите посмотреть. И мы делаем упражнение, в котором они выбирают один из методов, а потом решают, какой из них более подходящий, в чем его польза, а в чем он ограничен.

Где-то это совершенно ясно. Если, скажем, они хотят исследовать официальную политику Великобритании по отношению к новоизбранному американскому президенту, они берут официальный документ и его анализируют. А если хотят узнать о мнении какой-то группы людей, интернет-пользователей, то берут какие-то смешные интернет-картинки и анализируют их. Или, например, они пишут об активистах и их стратегии использования соцсетей. Я говорю: «Хорошо, подождите минутку, не смотрите на то, что они говорят, смотрите, что они делают». Нужно узнать то, что в маркетинге используют очень часто — social media strategies: вот они открыли группу в фб, вот создали твиттер, постят столько раз в день с такой-то целью.

В антропологии много лет идёт дискуссия о разнице между тем, что люди делают и что они говорят. Вот ты берешь интервью и тебе человек говорит: «Да я самый зверь крутой, как в книжке про Груффало», а потом ты смотришь, что он делает, и понимаешь, что он на самом деле мышонок, который всех зверей обманул.

Так я им объясняю различие между подходам. Потом, когда ты понимаешь эту разницу, можно добавить к этому анализ данных, которые можно сосчитать.

То есть наше поведение сегодня в цифровой среде сочетает все это вместе. Когда я скажем, активист, это включает все мои практики: то что я делаю с гаджетами, как я с ними общаюсь, как я их держу, какие я использую платформы, как по-разному я их использую: умело — неумело, успешно — неуспешно; что я в них говорю. И, учитывая, что соцсети сегодня очень-очень визуальны, непременно нужен визуальный анализ. Это не я придумала, это до меня много кто говорил, есть очень интересная женщина в Шеффилде Фарида Вис, которая исследует социальные сети, она говорит, что в основном трафик в соцсетях визуальный, и мы не можем от этого абстрагироваться. Так визуальный анализ уходит из области культурологии и истории искусства и встречается с общественными науками.

Как соотнести вопрос, объект и метод?
Поведение всегда включало в себя язык и практики, поэтому, я думаю, чем больше данных, тем лучше. Мне с моими студентами важно, чтобы они сами четко поняли, на что они смотрят, потому что иногда мы смотрим больше на действия, иногда мы смотрим больше на слова, и это уже зависит от конкретного вопроса в конкретном исследовании.

То есть если вас интересует, как, например, политические движения используют социальные сети, наверное, вам больше интересны их тактики и практики, а их месседж для вас вторичен. И от этого решения: что именно взять, зависит потом и то, какие методологические теории использовать и, скажем, то, какие сравнения, какие параллели проводить.

Скажем, если вас интересует, как учителя используют соцсети, то сравнение будет с другими группами, которые тоже используют соцсети, и не так важно, что они совсем разные, что они из разных культур, и что у них разные цели. Важно, что все мы используем соцсети определенным образом или пятью определенными образами.

И здесь, например, социологу очень полезно будет посмотреть на маркетинг или на психологию. А если вас интересует формирование мнения, которое происходит при помощи языка, то, наверно, сравнения будут между активистами, использующими сетевые тексты, и, скажем, журналистами и литераторами, и диалог пойдет немножко в другую сторону. Но это решение происходит на уровне каждого конкретного исследования.

Как использовать разные данные и методы в контексте цифровой этнографии?
В любом исследовании, особенно в общественных науках должна быть взаимосвязь между теоретической установкой, вопросом и методами.

Например, если вы хотите понять, как рядовые граждане воспринимают некую новую технологию, вам не нужно анализировать медиа-репрезентации этого, вы должны с людьми поговорить. Теория, методология на самом деле все время меняются, потому что цифровое пространство меняется, и наше его использование меняется, культура меняется, гаджеты меняются, наше осознание этого меняется. Я думаю что самое главное — это четкое осознание того, что мы хотим спросить, то есть невозможно понять, как правильно выращивать яблоки при помощи дегустации апельсинов, грубо говоря.

Для меня цифровые исследования — это такой частный случай большой проблемы, которая есть практически у всех студентов, потому что они знают только 1-2 метода. Вот у нас, например, наши первокурсники-второкурсники: им всем говорили про опрос, они знают, что можно провести опрос, они в свою очередь заявляют: «я буду проводить опрос». А почему опрос? «Потому что мне учительница сказала».

Иногда опрос подходит, а иногда нет. Вот если ты хочешь понять, какая нужна поддержка людям, живущим с хронической болезнью — ты можешь провести опрос и дать им готовые ответы, которые ты заранее знаешь, и ничего ты от них не добьешься. В этой ситуации нужно даже не просто проинтервьюировать людей, а провести с ними какое-то время. Где-то нужно включенное наблюдение, чтобы понять, как мы живем с чем-то, например, с гаджетами. Нужно с людьми походить и посмотреть, то есть никакое сетевое исследование не даст этого. А для того, чтобы понять, как сбор данных на уровне Big Data создает какие-то новые структуры, новую информацию, никакая этнография не поможет, нужно изучать статистику и data basеs. И вот это я имею в виду, когда говорю, что цифровая культура постоянно меняется, и я думаю, что в этом наша самая большая сложность.


Как выбирать теорию?
В интердисциплинарности есть своя прелесть, но, с другой стороны, она очень сложна, потому что у нас у всех обычно один или два бэкграунда, не больше. Мало кто из социологов изучал литературу, кому-то повезло, большинству не очень. Мало кто из литераторов изучал обществоведение. И нужно расширять свои знания, потому что сейчас, мне кажется, социологи начинают понимать, что им недостаточно поведенческого анализа, нужно вообще-то почитать литературоведение, потому что людям, которые годами исследуют тексты, есть, что сказать, и есть, чему нас научить.

И для меня вопрос «как анализировать» напрямую связан с тем, какие данные мы собираем, и какие подходы исторически существуют для анализа этих данных. А еще можно плюнуть и сделать все по-своему, можно сказать: «Не хочу как там, хочу иначе». Тоже можно,если мы знаем, что мы делаем. Можно сказать: «Не хочу семиотику, не хочу репрезентации, хочу что-нибудь другое».

Например, я делаю исследование политической агрессии в социальных сетях. Я помню, что мы с коллегой приняли решение не заниматься визуальным анализом. Нас интересует сочетание текстового анализа и поведенческого: как люди в соцсетях используют визуальные материалы для достижения каких-то целей. А что там у них получилось на картинке, мы изучали очень минимально и очень ограничено. То есть это осознанное решение не смотреть на картинку, а смотреть, что с ней делается.

Например, мы писали о явлении цифровой подозрительности, когда к любому материалу визуальному, который путешествует по сети, мы изначально относимся подозрительно, потому что думаем, что он отфотошоплен или еще как то изменен, так или иначе ненастоящий, а значит, ему нельзя верить. Мы рассматривали ситуации, в которых эта проблема поднималась и обсуждалась, но не сами фотографии, мы говорили только о том, как изображения оказывались в поле зрения, почему и какие политические последствия у этого были.


Пример: как исследовать эмоции через текст
Очень долго я занималась политическим насилием как обсуждением политических проблем с повышенной агрессией. Как она соотносится с обычным политическим насилием? Например, я поняла, что отказ от участия в агрессивной дискуссии может быть политической стратегией по уменьшению агрессии: когда я говорю, что я не буду ее усиливать, «не кормите тролля».

Есть много теорий, связанных с эмоциями, с аффектом, с телесно-чувственным восприятием. Возвращаясь к теме кибер-этнографии — важно, что действие насилия или вообще эмоций происходит не по прямой. Когда мы говорим об отголосках, о reverberation, мы должны всегда помнить о том, что есть препятствия, которые непредсказуемы.

Мне кажется, это идёт из теории киберкультуры, которая рассматривает технологию не как объективного проводника, скажем, эмоциональной энергии, а как соучастника. То есть это такая черная коробка, черный ящик, который мы должны вскрыть и посмотреть, что там, а не говорить, что вот технологии усиливают насилие или технологии отражают. То есть это вопрос либо репрезентации, отражения реальности, либо создания реальности.

Я начала с исследования людей, с того, как люди общаются в сети, а закончила на самом деле исследованием эмоций и исследованием текстов. У Сары Ахмед есть такое понятие «текстовая этнография», когда она исследует тексты, то есть как литературные тексты, политические тексты и в том числе интернетные тексты, как они путешествуют, какие создают эмоции, как они перемещаются между людьми, между сайтами, то есть вот начала я с такого. Сначала я изучала людей, как они разговаривают, что они делают, а потом моя последующая, более поздняя работа была больше связана с текстами, я перестала интервьюировать. И в этот момент начали развиваться социальные сети, то есть текстов стало больше, они стали разнообразными, например, появились видео.

Последняя моя работа про израильско-палестинский конфликт и милитаризм связана с мультимедийными текстами: там есть видео, есть картинки, есть слова, а сейчас еще появилась цифровая информация. Я вспоминаю книжку такой Jill Walker Rettberg, которая говорит о том, что на сегодняшний день есть три типа информации, которые мы создаем о себе в цифровом пространстве: визуальная, это может быть фотографии и видео, текстовая и quantifiable, то есть та, которую можно сосчитать.

Для меня это новое понятие — quantifiable self, то есть когда у нас есть браслетики, которые отсчитывают наше сердцебиение или количество твитов или количество комментариев, и это тоже такая форма информации.

Но даже на уровне текстовых и визуальных данных, исследования текстов и визуальной информации, я вижу, что методологические и этические проблемы меняются постоянно. И нужно иметь это в виду.

• Christine Hine «Virtual Ethnography»
• Donna Haraway «A Cyborg Manifesto»
  
• Radhika Gajjala «Interupted Postcolonial/Feminist Cyber Ethnogrpahy»
  
• Adi Kuntsman «Figurations of Violence and Belonging: Queerness, Migranthood and Nationalism in Cyberspace and Beyond», Peter Lang, 2009
  
• Adi Kuntsman «Cyberethnography as home-work» // Anthropology Matters. – 2004. – Т. 6. – №. 2
  
• Sara Ahmed «Cultural politics of emotion» – Edinburgh University Press, 2014
  
• Jill Walker Rettberg «Seeing Ourselves Through Technology»
• работы Farida Vis

Ещё несколько текстов добавлены в первый урок.

А тут папка с текстами из разных уроков, вы можете добавлять туда статьи и книги, которых у нас нет.

Мы предлагаем тем, у кого есть определённые темы исследования, провести «упражнение Ади». Это значит, что нужно определить объект, предмет, вопрос исследования и описать его дизайн в четырёх-пяти предложениях.

Коротко об этих кажущихся академическим анахронизмом словах:

• объект — то, что вы будете изучать (тексты, визуальные материалы, взаимодействия, поведение и пр.)
• предмет — то, что вы хотите узнать (практика, идентичность, публичность, динамика, образ и пр.)
• вопрос — то, что вас тревожит, интересует, какой вопрос, связанный с кейсом, теорией или проблемой
• дизайн исследования — что вы собираетесь делать (собрать тексты в табличку и изучить, сравнить фотографии в двух группах, наблюдать поведение пользователей, изучать видео-материалы и пр.)

Чтобы продумать дизайн исследования, вы можете посмотреть тексты из библиографии Ади или вернуться к первому уроку.
Если ваша тема не подходит, чтобы сделать такое упражнение, вы можете написать нам, и мы вместе придумаем подходящий вариант.