Редакция дайджеста обсудила труд и интернеты с Михаилом Маяцким, философом, PhD университета Фрибурга (Швейцария) и в недавнем прошлом — профессором отделения культурологии НИУ ВШЭ.
Обычно в начале спрашивают «как интернет поменял рынок труда», это уже в каждом втором тексте на эту тему. А что если, наоборот, порассуждать о том, как понимание труда, развившееся в постфордизме, сформировало интернет-среду. Если так, где оно, по-вашему, в наибольшей степени проявлено? Уберизация? Или глобальное разделение в том числе и труда в цифровой среде (кодинг в Индии и Беларуси, стартапер в Калифорнии)? Или что-то другое?
По-моему, ваше переворачивание вопроса вполне оправдано. Конечно, процессы были параллельными, и какой-то прямо-таки каузальности здесь искать было бы странно. Но Марксово понятие «всеобщего труда» и особенно понятие «general intellect» (которое он заимствовал у английского социалиста Томаса Годскина и так по-английски и использовал и которое стало столь популярным, в частности, у теоретиков «когнитивного капитализма») возникли задолго до сети. И если посмотреть, в какой форме представляли себе сеть пионеры типа Ваннeвaра Буша, то увидим ровно эту идею связанности своих усилий со всехними и безвозмездного обмена информацией.
Примечательно, что у Маркса всеобщий, или научный, труд понимался не просто как часть общего производственного процесса, а как прототип для общего всем труда (конечно, конкретные формы этого им не обсуждались даже предположительно). Где это сегодня проявляется более всего? Мне кажется, в citizen science, в разных ее формах, от уже традиционно-винтажных (Википедия и сходные с ней) через чисто гуманитарные (коллективная расшифровка рукописей) до очень знаниеёмких, типа астрономические наблюдения или совместного кодирования.
Услуги типа Убера для меня воплощают встречу разных потоков: консюмеризацию, крах государственных и/или громоздких монопольных сервисов и, как ни странно, «care», т. е. сферу индивидуальной заботы. Что важно и интересно исследовать во всех этих случаях, так это что происходит с отчуждением? Оно исчезает? Трансформируется? Порождает новые формы? Наверное, и само понятие отчуждения должно быть пересмотрено, апгрейдено, так сказать.
А в каких случаях стоит говорить уже о влиянии технологий?
Во всех! Конечно, во всех.
Их самих или способа, которым они организованы? Вот идеал работы «как в Гугле» — самый красивый офис города — с чем связаны такие явления?
Мы тут переходим к культурным сдвигам, к новым практикам, поскольку технологии меняют не только труд, но и весь жизненный процесс. «Всеобщность» труда у того же Маркса понималась не только как деление результатов между всеми, но и как захват всей жизни всеобще-трудовым процессом, который уже организуется по законам свободного, а не рабочего времени, как творчество, а не как разделённый труд.
Говоря о такой организации труда и трудовых отношений, сложно не вспомнить про стирание границы между работой и досугом. Есть ли тут особенности, связанные с цифровой средой?
Это объясняет тот самый шарм Гугла (и не только его, конечно). Во-первых, здесь труд предельно похож на досуг (в конце концов, масса людей и на работе, и в кафе, и на работе заняты одним, по крайней мере, внешне — пялятся в экраны и перебирают пальцами). Во-вторых, универсум Гугла и иже с ним сулит какие-то новые формы коллективности, где, в частности, трансверсальные связи преобладают над иерархическими (не только можно написать мейл любому начальнику, но и такой фидбэк входит в обязанности; а завтра можно и вовсе стать начальником). В-третьих, предполагается и иное отношение к своей карьере: жизнь выступает как поле опыта, где никто не чувствует себя привязанным ни к профессиям (они сменяются с нарастающим темпом), ни к фирмам, но хотят попробовать себя на разных поприщах.
А квантификация, постоянная самооценка участников процесса труда связана тоже с технологическими изменениями или они сделали зримым то, что зрело в капитализме давно?
Что касается квантификации и фиксации не уверен, что капитализм здесь внёс что-то радикально новое. Есть такой знаменитый корпус — архив Зенона, подробнейший архив хозяйственной жизни одного частного имения. Он греко-египетский, папирусный, датируется III в. до н. э. Есть другие архивы, папирусные или глиняные, клинописные, гораздо более древние. А вот (само)оценка, (само)аттестация — это, вероятно, действительно, новейшее сгущение меритократических тенденций капитализма, то, что американская исследовательница Авиталь Ронель назвала «Test Drive» (оцените игру слов).
В каком направлении можно размышлять, чтобы представить альтернативу? Мы можем жить в интернете без капитализма вообще?
Капитализм беспрестанно меняет форму, в том числе приближаясь и к мечтам старых социалистов гораздо ближе, чем это могли сделать номинально «социалистические» общества. Он присваивает левую повестку. Он становится коллективным. Но в чем-то он становится жёстче, безжалостней, разрушительнее. Его soft power, будь то в виде «культуры» или же «софта», т. е. программ, информатических средств или, скажем, авторского права или сложных и непрозрачных финансовых инструментов, может быть очень даже твёрдой и уничтожительной.
Вопросы: Полина Колозариди, интернет-исследователь.
Советы «что ещё почитать» от Михаила Маяцкого: